Russian

Мхи мостят дорогу весне

Вечером было темно – медленная,
спокойная тьма, из которой возникла
старуха в шали и длинной
юбке. Она сказала: «Хочешь спасти
свою дочурку – заставь ее голодать
днями и ночами; тебе же можно лишь
говорить о расстоянии отсюда до рая».
От той старухи осталось лишь оговорка
в диалоге моей дочери и моей жизни.

Мир, открытый взорам

Любовь – раж обезьянки.
Святые ослиные глаза засоряет вид,
тишь бассейнов ржавеет.

Ветер жует траву, у вечера
ультрафиолетовый бокал, сияющий меридиан.

Море и полдень – куколка цикады,
ее прозрачная оболочка.

Докажи мне, что твоя радость
жива в каркасе дня, который светел
как Родос. Как вечный свет.

Перевод с итальянского Анатолия Кудрявицкого

Десять тысяч гражданских
 
I
Сант’Анна, 12 августа 1944

Мы узнали мальчика
по медальону с крестом
и статуя святого
была освещена спереди
словно готовилась закрыть глаза после захода
солнца, которое убегает куда-нибудь от земли с горящей травой
и плотью и зверьми
оторванными
от рук, все еще пытавшихся защитить
лицо из картечи, и человек извивался
во всех смыслах избиения.

Детей сгребали в кучу, как песчинки, и те молчали, как песчинки, что развеивают по ветру. Никто
не сопротивлялся: они собирались в недвижные дюны, в вещи,
покорные ветру
на кладбище у церкви сперва рядом только прикрепили фотографию, но потом
кто-то выбрал верное имя
для тела девочки, которым каждый воспользовался, пока она была жива. Мы похоронили Марию
в коробке из-под ее куклы.

Кое-кто из тех, кто давали приказы,
говорили на языке нашего края, и, да, правда,
они носили цветные повязки
на лице, стыдясь,
что в изумленных глазах мертвых останутся их лица.

А еще зародыш положили
на стол, перед глазами
сидящей матери,
которая испустила последнее молчание
из раскрытого чрева,
и от изумления загустела
крошечная траектория свинца
от одного до другого крошечного виска.
 
traduzione di Vlad Andersen

ΙΙ
Марцаботто, 29 сентября 1944

После затишья, под вершиной Монте Соле
Мы вышли из леса
и увидели, как свиньи едят мясо наших людей.
Мой племянник был там, под навесом,
И мой бедный отец в той же куче
сгруженных по обеим сторонам подоконника тел.
Они были похожи на черных дельфинов,
наткнувшихся на рифы,
а от последнего оставался лишь обгоревший клок волос.

При первом же взрыве мы поняли:
они заминировали тела.
Так мертвые убивали живых,
которые выходили из леса, чтобы воссоединиться с братьями,
освободить им руки, связанные, как швартовые тросы
в темной бухте смерти.

Их заминировали, чтобы каждый среди мертвых остался один,
а каждый из живых почувствовал это одиночество,
как тоску по дальнему родственнику,
И, зажав рот, терпел бы эту разлуку и видел бы руки,
простертые кораллы, тянущиеся из праха,
как в те светлые дни,
когда все были так похожи.
И низко склонились головы
над все растущей грудой тел.

traduzione di Irina Glebko